— Вот как вас разморило! Разве не проголодались?
За столом адмирала — мужская компания, ни одной женщины, а прислуживали матросы. Со вкусом выпивалась анисовка, двигались бороды и усы моряков, заку-сывающих редькой и грибками… Ровно в час ночи адмирал поднимался:
— Господа, завтра у нас новый служебный день!
Служить с Макаровым было очень утомительно, но зато интересно. Незаметно прошло жаркое лето. На Амуре творилось что-то ужасное! Вырезав наши погран-посты, войска Цыси форсировали Амур. В речных станицах остались дети и старики — все мужчины и женщины взялись за оружие. Пассажирские пароходы, наспех закрывшись листами котельного железа, превратились в самодельные канонерки. Китайцы навек запомнили имя одной из них — «Селенга": вся как решето, в команде убитые и раненые, но она огнем своих пушек гнала с русского берега непрошеных гостей. Доблестная „Селенга“ и положила начало славной Амурской флотилии… Из этого нападения следовало делать скорые и решительные выводы! Коковцев нашел время изучить материалы, английские и австрийские, опубликовав статью о развитии канонерской мощи Амура. За основу амурской канонерки он взял канонерки, плававшие у англичан по Нилу, у австрийцев по Дунаю…
— Это интересно, — похвалил его работу Макаров. — Пошлите-ка статью в Сормово… там народ очень сообразительный.
В кабинете Макарова висел плакат: «ПОМНИ ВОЙНУ!»
Коковцев больше не появлялся в доме Эйлеров с женою: «Опять раскритикует — не так едят и пьют, не так одеваются». Леня, человек тактичный, все понял и потому не стал допытываться — где же, мол, Ольга? Втроем было хорошо. Но кавторанг иногда пугался мысли, что Ивона нравится ему больше, чем надо бы…
Однажды (это случилось в начале лета) Коковцев в пустой квартире застал печально-одинокую Ивону:
— Гомэн кудасай! А где наш трюмач?
— На испытаниях нового крейсера — в Ревеле. Коковцев смотрел на Ивону. Ивона смотрела на него. — Жаль, что у меня нет сейчас под рукой миноносца.
— А зачем он нужен? — спросила женщина.
Коковцев показал ключи от квартиры в Гельсинг форсе:
— До счастья шесть часов приличного хода…
Ивона попросила его не терять головы. Коковцев, смутившись, предложил ей прогулку на острова, и, судя по тому, с каким удовольствием женщина засуетилась, догадался, что она рада приглашению. Фиолетовый муслин облегал ее фигуру, из-под широкой шляпы блеснули озорные глаза:
— У меня условие — чтобы Леон ничего не знал!
Коковцев условие принял, но вскользь заметил:
— Однако мы с тобой далеко не дети, чтобы нам бояться грозных родителей… Ты готова?
Величавым жестом, словно завершая свое торжество, Ивона до локтей натянула длинные перчатки и щелкнула кнопками.
— Так? — спросила она, повернувшись перед ним.
— Так, — ответил Коковцев, оглядев ее…
В этот вечер они катались по Стрелке. Подле Ивоны кавторанг ощутил себя молодо, будто вернулся в беззаботную мичманскую эпоху. Он спросил, где бы она хотела поужинать? Ивона удивила его, назвав скромный ресторан Балашова в Летнем саду, который обычно посещался чиновниками среднего делового пошиба.
— Водить такую женщину, как ты, под зонтики к Балашову — это все равно что бриллиант оправлять в деревяшку.
— А мы с Леоном ели там вкусное мороженое.
— Вы… простаки! — засмеялся Коковцев.
У Кюба (бывший ресторан Бореля) играл румынский оркестр, а знаменитый скрипач Долеско на цыпочках, будто вор, подкрадывался к дамам, и в сердце каждой оставлял своей музыкой глубокую рану. Коковцев догадался, что в Париже, наверное, Ивона ограничивала себя уличными кафе. Она кому-то вдруг кивнула в зале и покраснела, шепнув:
— Вот и все! Меня узнали. Там сидит коллега Леона с Балтийского завода, он бывал у нас дома.
— Успокойся! Никто не станет звать полицию для составления протокола о твоих похождениях…
Он заказал легкомысленный ужин с клубникой и ананасами, его память увлекло в тропические моря, когда он был молод. Воспоминания прервало явление из отдельного кабинета пьяного кавторанга Коломейцева.
Коломейцев нежно спел для Ивоны:
В мире нет прекрасней радости,
Кроме ваших чистых слез,
Я восточные вам сладости
Из далеких стран привез…
— Ты пришел на «Буйном»? А где стоишь?
— У стенки Франко-Русского.
— Котлы холодные?
— На подогреве. А тебе куда надо? Я готов. Всегда… Коковцев многозначительно посмотрел на Ивону.
— Нет, — сказала она.
— Так на чем меня прервал этот нищий конферансье?
— Ты начал рассказ о втором открытии Америки.
— Да! Это было удивительное зрелище. Я тогда плавал на «Минине», входившем в международную эскадру для встречи каравеллы «Santa Maria». Испанцы сделали точную копию корабля, на котором Колумб открыл Америку. Представь же всеобщий восторг, когда с океана приплыла «Santa Maria». Как и четыреста лет назад. День в день, час в час! Командовал каравеллой адмирал Сервера, что ныне морской министр Испании. Америка сделала его кумиром дня, Сервера носили по улицам на руках, будто сам великий Колумб восстал из праха. А через шесть лет, у берегов Кубы, разгромив испанскую эскадру, янки вытащили из воды израненного, рыдающего от позора человека. Это был их почетный гость — адмирал Сервера!
Ивона вращала бокал, как ребенок игрушку:
— А где же конец истории?
— Тебе еще мало трагедий?
— Я люблю смешные концы…
Во втором часу ночи ехали по пустынным улицам. На Английской набережной Коковцев проводил Ивону до парадной лестницы.
Потом вернулся на Кронверкский, ему открыла двери Глаша в одной сорочке, босоногая, быстро юркнувшая в свою медхен-циммер. В темноте супружеской спальни он хотел улечься бесшумно, ящерицей нырнув под одеяло.