Три возраста Окини-сан - Страница 128

128

Там, где на картах отмечались большие станицы, находили жалкие заимки, а на пустом месте, среди лесов, вдруг возникали села, почти города, с двухэтажными домами из камня, внутри которых тепло и сытно, а на стенках, возле икон, висели портреты Николая II и Иоанна Кронштадтского. Пробиться в блаженную теплынь не удавалось, Коковцев привык ютиться в хлевах, иногда грелся возле лошадиного брюха. Стало известно, что какой-то колчаковский генерал Зиневич не пропускает далее ни эшелонов, ни обозов, требуя разоружиться, подчинившись какой-то новой «земской» власти, которая якобы обязалась сдавать города Красной Армии. Коковцев ехал среди кагшелевцев, а сам Каппель, накрытый ворохом шуб, лежал в розвальнях и, умиравший, еще хрипел:

— Да застрелите же предателя Зиневича… Дальше, дальше! Еще не все потеряно, Колчак в Иркутске, там новый фронт…

На станции Зима известились, что Колчак отказался от власти, передав ее… атаману Семенову, которого адмирал призывал в Иркутск, чтобы он перевешал его министров и генералов, за что и обещал атаману отсыпать из своих вагонов чистого золота. «Наверное, опять морфий», — думал Коковцев, не понимая, как флотский офицер может идти на сговор с этим уголовным типом. Новый 1920 год Коковцев встретил под лавкой зала ожидания на вокзале станции Зима, и эта ночь под лавкой почему-то напомнила ему ночь под столом кают-компании миноносца «Буйный». Но в Цусиме все было иначе, тогда еще не угасли надежды, а теперь… Утром он ощутил жар и озноб. Телеграф принес новость: в Иркутске восстание, власть захватил некий «Политический Центр» ("центропуп», как его окрестили сибиряки), составленный из эсеров и меньшевиков. Хрен редьки не слаще, но этот «центропуп» задержал белочешские эшелоны, стремившиеся к причалам Владивостока, где японцы обещали чехам корабли для отъезда в Европу. Иркутск соглашался пропустить чехов далее, если они сдадут Колчака с его штабом и правительством, если не тронут вагонов с золотом, которые тащил за собою «маргариновый диктатор».

Чехи сдали Колчака, сдали его штаб, сдали и золото.

Коковцев не успел добраться до Иркутска, когда Колчак был уже расстрелян, а его труп, опущенный в прорубь, подхватила стремительная Ангара и понесла адмирала к Ледовитому океану.

* * *

Коковцев с трудом помнил, как он выбрался со станции Зима, в сильном жару, почти в бредовом состоянии. За десять тысяч колчаковских бонов чехи согласились взять адмирала в приемный покой своего бронепоезда «Орлик», который двигался в арьергарде их эшелонов. На станции Иннокентьево, в семи верстах от Иркутска, они сказали Коковцеву, что дальше не повезут его, ибо у них существует соглашение с иркутскими властями — ни в каком обличье не перевозить русских офицеров.

Коковцев нанял на станции извозчика до Иркутска:

— Вези меня в любую больницу, какая ближе…

Коковцев попал в «солдатскую» больницу на Семеновской улице, где больные лежали даже на лестничных ступенях, врачи и сестры перешагивали через тифозных. Дежурный врач сказал:

— Извините, но вы, кажется, офицер, а всем офицерам сначала следует пройти регистрацию в ревкоме. Если ревком не будет возражать, я вас приму. Но, сами видите, надежд на излечение очень мало, лекарств в больнице нету.

Впрочем, врач подсказал, как избежать регистрации, дав адрес частной клиники братьев-врачей Бондаревских в Глазковском предместье города. Бондаревские сказали Коковцеву:

— У нас такса: две недели — две тысячи… Есть?

— Бонами или керенками? — пошатнуло Коковцева.

— Кому нужны боны Колчака? Клади керенками…

Они лихо выпотрошили ему карманы, но не столько лечили, сколько запугивали декретами, которые обязывали Коковцева предстать перед властью «центропупа». Коковцев говорил о себе, что он школьный учитель, потерявший семью. Напрасно! Бондаревские без разговоров вышвырнули его на улицу, еще слабого, сразу же как миновали две недели. В Казанском соборе, куда Владимир Васильевич забрел, желая погреть свои старые кости, ему опять повстречался тот же полковник генштаба.

— Вы теперь кто? — спросил он, крестясь.

— Притворяюсь учителем.

— А я политическим ссыльным. Регистрацию прошли?

— Что вы? Не дай Бог.

— Я тоже решил не соваться в эту петлю. — Он сказал, что еще можно бежать в Монголию. — Но вот беда: монголы бумажных денег не берут, им давай только чистое золото… Нету?

— Откуда у меня золото? — пожался Коковцев.

— Надо пробиваться к японцам… Иены есть?

Иен не было! Но теперь Коковцев пожалел об этом. В канун отъезда Колчака из Омска в штабе потрошили мешки с японскими деньгами, все брали сколько хотели, а Владимир Васильевич… постеснялся. Он сказал полковнику, что Сибирской флотилией командует его приятель по Балтийскому флоту, контр-адмирал Жорка Старк, — только бы до него добраться:

— Уж как-нибудь! Миноносец от него получу. Сейчас не до жиру — быть бы живу… Давайте, полковник, едем вместе.

— Хорошо. Я буду изображать идиота, а вы, адмирал, оставьте свое наивное учительство, никто вам не поверит…

Образованный генштабист в поезде объяснял Коковцеву географию и экономику богатого Забайкальского края.

— Профессор Тимонов, — говорил он, — был убежден, что внутри Амуро-Уссурийской области необходимо создать «Софийский морской порт», тактически выгодный для России, ибо притоки Амура сулят немалую выгоду для развития этого захолустья. Возьмем хотя бы Зею, у тунгусов известную как «Джи», у якутов «Дже», у маньчжуров «Изинкири»…

— Ваши документы! — подошел к ним патруль.

128